Борис Орлов – некрофил от литературы?
«…Танцуй, Россия, и плачь, Европа,
А у меня самая, самая, самая
красивая попа…»
Из репертуара певицы Глюкозы
Общеизвестно, что все люди разные. Психологи делят людей на холериков и флегматиков, сангвиников и меланхоликов, экстравертов и интровертов. Кроме того, выделяют две фундаментальные тенденции человеческой психики – созидательную и разрушительную. Знаменитый Зигмунд Фрейд определил их как подсознательное стремление к жизни и смерти. Тенденцию к жизни он назвал «либидо», которое проявляется в основном в сексуальной энергетике – естественном биологическом стремлении к продолжению жизни, а тенденция к смерти выражается в природной направленности к старению и гибели каждого организма с его последующим разложением.
Эта концепция 3. Фрейда легла в основу гипотезы Эриха Фромма, которую он описал в книге «Анатомия человеческой деструктивности»[1]. Фромм выстраивает систему оценки отношения человека к жизни и смерти. Тенденцию жизнелюбия он называет биофилией, а деструктивную тенденцию – некрофилией. (Это не следует полностью отождествлять с некрофилией как патологическим стремлением к половому контакту с трупами, хотя исходным материалом его исследования был анализ психики людей именно с такой сексуальной фантазией.) Фромм понимает некрофилию не в узко психиатрическом аспекте, а в психологическом и, пожалуй, можно сказать, философском, ибо деструктивная тенденция проявляется в мышлении и поведении людей весьма многообразно. Вот что, к примеру, пишет Фромм в своём труде «Некрофилы и Адольф Гитлер»: «Некрофилия в характерологическом смысле может быть описана как страстное влечение ко всему мертвому, разлагающемуся, гниющему, нездоровому. Эта страсть делать живое неживым, разрушать во имя одного лишь разрушения. Это повышенный интерес ко всему чисто техническому. Это стремление разрушать живые структуры… Биофилия же – это беззаветная любовь к жизни, ко всему живущему, это стремление поддерживать рост и развитие независимо от того, идет ли речь о развитии личности, идеи или чего-либо другого. Биофил, как тип человека, его личности, предполагает конструктивную деятельность охранительной. Он стремится скорее кем-то быть, чем что-то иметь. У него есть воображение, и он любит искать новое, а не подтверждать старое, он ценит в живом неожиданность больше, чем надежность. Он видит целое прежде частей… Он стремится воздействовать на людей любовью, разумом и примером, но не силой, не разъединением, не администрированием и не манипулированием людьми как вещами… В то же время биофилия понимается как биологически нормальный импульс, а некрофилия – как психопатическое явление»[2].
К сожалению, некрофильские психопатические наклонности проявляются не только в повседневной жизни, но и в профессиональной деятельности человека, в том числе и в творчестве. В учебнике по дисциплине «Конфликтология» под редакцией доктора философских наук, профессора А.С. Карлина отмечается: «Описанный психологический тип некрофила имеет соответствие с такими явлениями современной культуры, как черный юмор, фильмы ужасов, триллеры, культ дьявола в новомодных вероучениях, крикливо-саморекламное словоблудие. Поэтому есть серьезные основания изучать некрофильские проявления агрессивной личности, запутавшейся во внутренних конфликтах»[3].
Особенно ярко и недвусмысленно некрофильская тенденция прослеживается в окололитературной писанине нынешнего председателя Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России Б.А. Орлова. Оставим лечащим врачам Бориса Орлова право выставления диагноза и назначения средств от его недуга, а читателю, имевшему несчастье быть лично знакомым с автором – самому определить, присущи ли тому «склонность к неярким, темным тонам, неспособность смеяться, чопорность и холодность в общении, безжизненность и отчужденность в манерах, а также наклонность манипулировать человеком как автоматом, как вещью». Мы же перейдем к анализу так называемого «творчества» этого человека, который прикрывает свою профессиональную несостоятельность фиговыми листками множества должностей. Для этого обратимся к трем книгам Бориса Орлова: «ДИАЛОГ С ТВОРЦОМ» (СПб.: РИК «Культура», 1996), «И С ВЕРОЙ ЖИТЬ» (СПб.: Общество помощи игуменьи Таисии, 2005) и «НОВЫЕ СТИХИ» (М.: Вече, 2005) – и убедимся, что его «творчество» отвечает всем признакам некрофилии, систематизированным в фундаментальном труде Э. Фромма.
1. Деструктивные действия (убийство животных, повреждения предметов,
привычка мять бумажки, причинять себе боль, наносить ущерб прекрасному).
Причинение вреда себе и окружающим, представление прекрасного в ущербном и безобразном виде – своего рода визитная карточка Бориса Орлова. Предлагаемые вниманию читателей отрывки из «стихов» не нуждаются в дополнительных комментариях и полностью соответствуют первому признаку некрофилии:
«Я подорвался на своих стихах,
Как на фугасе.
Живым остался недругам назло
Я, между прочим.
Но этим взрывом душу разнесло
По небу в клочья».
«…Распахну полушарье рта,
Урной гипсовой стану, остыв».
«Топор целует бревна, словно баб –
Мужик. Вокруг, как чайки, реют щепки».
«Ах, какие на закате краски –
день на лес упал, как на ножи».
«Ах, какой сегодня острый месяц –
Как бы им не выколоть глаза!»
«Тюльпанов горячие пасти
По-волчьи вцепились в закат».
«В центре тесного города сквер
Создан, словно концлагерь для кленов».
«Сентябрь-алхимик золотит листву,
Толчет в тарелке неба птичью стаю».
«Весна внезапна, словно взрыв,
Что подготовлен террористом».
«Ночью сдохла белена
Под забором, как собака».
Деструктивно-мрачные метафоры буквально испещряют страницы книг Б. Орлова, леденя души и пуская мурашки по спинам читателей:
«…Висят
Пальто в прихожей, как на эшафоте».
«Перед кроватью чёрный телефон
Опасен, как свернувшаяся кобра».
«Как петлю, затягивают песню
Скоморохи – изгнан русский дух».
«Дождик, не добравшись до скамейки,
Рухнул, как инфарктник, на асфальт».
А как вам нравится такой фрагмент сельского пейзажа:
«Из черных труб, как сперма,
Плывет белесый дым».
Тут как тут и орловский «фирменный знак» мертвечины: бедная река Нева и не ведает, что «в гранит оделася» не ради красоты и удобства, она течет и радуется,
«Но иногда, как мёртвая – в гробу,
Забудется в гранитных берегах».
Уверены, читатель ни за что не догадается, чему посвящены следующие строки:
«В сердце словом, как электротоком
бьёт… И слёзы катятся дождём».
Так Борис Орлов раскрывает… облик пресветлой Пасхи! Христос воскрес – 3000 вольт все-таки!..
Мы хотели было предложить автору отвлечься от мрачных мыслей, развеяться, но после таких строк решили повременить:
«Чем больше я ищу себя, тем больше
теряю… Я развеян, словно прах».
2. Сны мрачного содержания (смерть, могила, погребение, нечистоты).
Светлый сон отсутствует в «творчестве» Бориса Орлова «как класс». Его полностью вытеснили некие мрачные видения, более походящие на бред тяжелобольного человека:
«Что было и что не было – моё,
с загробной жизнью мы во снах знакомы».
«От темноты сойдёшь с ума,
Сон тяжелей наркоза.
…
И чёрен день. И ночь черна.
И чернота не гаснет».
«Из тела, как змеи из кожи,
скольжу в омут скрытых страстей.
Я в снах изменён и размножен,
как в мыслях случайных людей».
«Я этот сон запомнил наизусть,
Могу пересказать, не запинаясь.
Опять куда-то с посохом плетусь,
То падаю, то снова поднимаюсь.
И на пути не сосчитать ночей,
И не услышать мудрого совета.
Столетний ворон дремлет на плече,
И нет в лесу ни одного просвета».
Поистине, пожалеешь, что до сих пор не изобретено лекарство от сновидений. Надеемся, мало кому «посчастливилось» увидеть такие сны.
3. Выраженный интерес к темам смерти, болезни, похорон, поминок, кладбища;
внимание к некрологам, неблагоприятным прогнозам на будущее.
Надо признать: Борис Орлов – большой «мастер» апокалиптических прогнозов. Прочитаешь его вирши – и жить не захочется. Ниже приводятся избранные «перлы» орловского стихотворчества, от многочисленности которых, надеемся, не пострадает ничья неокрепшая психика.
«Вся страна – и голоса, и леса –
Как нейтральная лежит полоса.
Вся пристреляна на звук и на свет.
Вроде есть в ней жизнь, а вроде бы нет».
«Нет над страной ни одного просвета.
Пожарища и пепел вдоль границ».
«По ночам кружатся в танце
освещенные белыми прожекторами
Кремлевские башни
в куклусклановских балахонах
перед Красной площадью,
словно перед костром,
сжигающим Россию».
«Душно и муторно. Скука смертельная.
Кто не спивается – сходит с ума.
В прозрачной водке, как в лекарстве,
Дрожит полночная звезда.
А время, словно в мёртвом царстве,
Остановилось навсегда».
«И душно, и шатко, как в трюме.
Ни окон вокруг, ни дверей.
Кто не приспособился – умер,
Жизнь жёстче, коварней, хитрей.
Темно. И душа не согрета
Надеждой… Не песни, а вой».
«Жертвы перестройки оказались напрасными,
распадаемся тихо на касты.
Победили не белые и не красные,
а обыкновенные педерасты».
«Наш строй – анахронизм… Мою Рассею
В пещеру тащат. Что же чушь несём?!
Строй сам растет – не пашут и не сеют,
А воры для него – как чернозём».
«Нас клеймят, как безропотный скот,
Опьянев от хмельного азарта».
«Кровь обезжизневает стронций.
Смерть косу точит над страной».
«Затоплены поля, поломан лес,
Не отличить в дыму позор от славы».
«Всё рухнуло в тартарары.
Вокруг торжествует Вандея».
«Россия, не зная курса,
Плывет себе наугад.
Как первый отсек – от «Курска»,
Оторван Калининград».
«Потерялась на жизнь надежда –
У властей винегрет в голове.
Ты умрёшь под забором коттеджа
Собирая бутылки в траве.
Проститутка в прозрачной блузке
Усмехнется: «Старик был глуп»,
И охранник «нового русского»
Закопает на свалке труп».
Приведенные строки пропитаны смертельной ненавистью к современной России, автор последовательно рисует картину мира в черных тонах, не сознавая, что на деле отражает не окружающую реальность, а собственный внутренний мир, полный мрака и отчаяния.
Похоронно-кладбищенская нота является стойким лейтмотивом всего «творчества» Бориса Орлова. Приведем лишь небольшую часть цитат, достойных автора современного рифмованного «Некрономикона»:
«Оградки. Скопление холмиков голых
И приторный запах белил.
Но кладбище – это село, а не город:
Нет многоэтажных могил».
«Копии портретов на эмали –
Жертвы! Ближе к кладбищу стезя».
«На кладбище толчётся мошкара
над плитами ушедших по дороге
бесплотной. Чахлый вечер и жара.
И вдовий стрекот горестной сороки».
«Жизнь приукрасить не жалеют краски,
Но горько у кладбищенских оград».
«Служил… и заслужил я два квадратных метра
Кладбищенской земли и похоронный залп».
«Обнюхивает, как зверёк, меня
колючий куст в кладбищенском саду».
«Все поколения потеряны,
Когда они уйдут с земли.
Они забыты и оболганы.
На прах надеты удила».
«Словно гроб с Неизвестным солдатом,
Мы эпоху несем на плечах».
«Горбы земли – могильные холмы.
Горбатого могила не исправит…»
«Я в небо шёл землистыми дорогами
И ни к одной не прислонялся касте.
Подписывался лишь под некрологами…»
«Ещё не похоронен… Но дорога
Открыта к Богу. Стынет мрамор лба.
За чёрною оградой некролога
Покоится свершённая судьба.
Оборван лёт гнедой коварной крови –
Остыла… И дыряв, и пуст карман.
Ещё чуть-чуть… и крышка гроб закроет,
Как корочка наскучивший роман».
«Всех усопших земля приютила –
Спят в ней прадеды, деды, отцы…
И звенит в русской церкви кадило,
Как на тракте звенят бубенцы».
Вот так «птица-тройка»! Кто ж тебя такую загробную выдумал?! А это Борис Орлов, стихоплет и нек-романтик, говорящий изумленному читателю:
«Не боюсь сыграть в сосновый ящик,
Полюбив вечернюю зарю».
В самом деле, чего тут бояться? Вокруг тишь, покой и молчаливый неконфликтный народ:
«Покойники – тихие люди,
Не надо бояться могил».
И как апофеоз – закономерный некрофильский финал:
«Лягу в русскую землю – нет чести другой!»
Так и хочется возразить автору этих строк: «Нет же, есть и другая честь – жить на благо своей Родины, служить ее народу, возрождать отечественную культуру, ценить каждый миг бытия!» Но увы, для смертелюбивого создания жизнь в тягость, оттого и «честь» – специфическая, и желания – изощренные:
«Отпоют священники и ветры
Прах. И ляжет крест на аналой.
Я хочу, чтоб два квадратных метра
Оставались русскою землёй».
Конечно, забота о «русскости» своих законных двух кладбищенских метров – штука полезная. Однако куда важнее, чтобы русской оставалась и остальная земля, в трудах и боях приращенная к России нашими предками. Хотя… что Борису Орлову до живых! – своя могила ближе к телу…
4. Активное употребление слов, связанных с темой разрушения,
нечистот, испражнений.
Все «стихи» Бориса Орлова – с душком. Они далеки от того идеала, который порой всуе декларирует автор, о них никак не скажешь: «Там русский дух, там Русью пахнет». Увы, пахнет нечистым – и слишком явно:
«Разрушительные мысли.
Необузданные страсти.
…
Аварийное сознанье.
Ощущенье катастрофы».
«Дела банальны до нелепости,
а в душах мрачно и нечисто.
В стране живём, как будто в крепости:
Куда ни плюнешь – террористы!»
«Поджарился политик в плоской шутке,
Как в соусе. Его возьмет сортир.
В мозгу все переварим. И в желудке.
В процесс пищеваренья втянут мир…»
«Грязь и вонь… Тяжелей, чем в красильне,
Наше время – гнилая вода».
«Коснулась плесень крыши и стропил.
Подмыт фундамент. Стенам вышли сроки.
…
Гуляет в окнах черная вода.
А потолок трещит. И вскоре рухнет…»
«…Стоят над нами статуи,
А мы, как черви, к ним ползём».
«Март ручьи распустил, как тесёмки кальсон,
И в исподнем пошёл по дворам».
«Тополь в почках, словно в бородавках,
Лёд коряв, а снег – слюняв и грязн».
«Но и в Кремле, и в платном туалете –
Куда ни плюнь! – сплошной анахронизм».
«Время течет, словно сверху прорвало
Канализацию – тонем в дерьме…
…
Время течет. Ну а лучше б стояло,
Как в унитазе ночная вода».
Куда уж лучше – ночная унитазная вода!.. Такой вот орловский родник.
Можно было бы «поставить на вид» широкое использование Борисом Орловым «дерьмовой» темы, да что толку? Ведь его «стихи» – сплошные «нечистоты», отмоешь их – и ничего не останется, автору присущ особый, грязный строй мыслей:
«При этом …изме всех приятней клизма,
В проходе заднем замаячил свет» –
и не говорите, что не видите света в конце туннеля, лучше обратитесь к проктологу!
5. Убежденность, что возникающие трудности и конфликты можно решать
только с применением силы, угроз, ругани; культ насилия.
Культ насилия в «стихах» Бориса Орлова настолько всепроникающий и неприкрытый, что приводить доказательные цитаты – значит, делать переиздание его книг едва ли не в полном объеме. Поэтому сосредоточимся только на двух темах: борьбе с «иноверцами» и восприятии современного телевидения – и убедимся, что автор сам создает конфликт и сам же пытается его разрешить методами, далекими от конституционных:
«По земле не хожу – не увидите след,
На Пегасе катаюсь верхом.
Не еврейской фамилией! – русским стихом
Я запомнюсь. Я русский поэт!»
«Собака здесь зарыта,
А может, – иудей…»
«Над Иорданом день погас,
Как над Мологой и Тунгуской.
Христос – рус и голубоглаз,
Он – добр и справедлив.
Он – русский?!»
«А вороны, словно чечены,
Над русской деревней кружат».
«Никто вас не звал! Вашей плоти,
Как грязи. А души – во мгле.
Хотя не по-русски живете –
Плодитесь на русской земле».
Здесь намеренно приводятся самые мягкие определения в адрес «иноверцев» (да простят нам процитированное сравнение иудея и дохлой собаки). А Борису Орлову статья 29 Конституции РФ не указ, автор «неприкасаемый», вот и обзывает всех нерусских «грязью». Сам-то он кто после этого? Готовый кандидат в подсудимые по части 1 статьи 282 «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства» Уголовного кодекса Российской Федерации.
Впрочем, «грязь» – одно из любимых слов Бориса Орлова, наряду с «золой», «пьянством», «плевком», «чернотой», «гибелью». В черно-грязно-заплеванном виде предстает в его «стихах» телевизионный эфир, так и хочется попросить жену «поэта» протереть экран и отогнать мух, неприлично «засидевших» телеоблик отечества.
«Телепризраки с телеэкранов
Нас, как стадо, на бойню ведут».
«Наша ли вина, что терпим крах?!
Мы грозили миру только миром.
И погибли в радиоволнах,
Захлебнувшись голубым эфиром».
«С телеэкранов, как лава из кратеров,
Сплетни текут. Но безмолвствуют судьи».
«Всё осмеяно или оболгано
Телеящиком – метод не нов».
«На телестёклах – лужи крови…
Жизнь глубока – бомжи на дне».
«Зомбируют людей телеэкраны
При распродаже моря и земли».
«Как свежая могила, небеса
Черны – страна сыграла в телеящик».
Ну, вот и соединились в экстазе любимая «могила» с нелюбимым «телевизором», все в том же некрофильском духе.
6. Сосредоточенность на прошлом, господство вещей над человеком,
мертвого – над живым.
Многочисленные сентенции Бориса Орлова о «славном советском прошлом» столь навязчивы и однообразны, что достаточно ознакомиться с парой цитат – и уже знаешь, о чем говорится в остальных:
«А время было славное –
Не суп из топора.
И лепкою державною
Грешили мастера».
«На портрете – вседержавный Сталин,
А в руках – опальный Дуглас Рид.
И бутылка, как на пьедестале,
На журнальном столике стоит.
«Люди без вождя, – твердишь, – как стадо,
И законов нет, и правды нет…»
Б. Орлов излагает мысли прямолинейно, по-советски, но при этом плохо говорит по-русски, являясь самым косноязычным руководителем в истории Союза писателей России. Даже ностальгия в его «стихах» какая-то беспросветная и беспредметная. Тоска по «стаду» и по сильному «пастуху» – рабское сочетание, не приносящее облегчения его обладателю.
Гораздо более глубоко раскрывают отношение Бориса Орлова к бытию авторские определения жизни, которые он дает неоднократно на страницах своих книг:
«Жизнь – лифт, который с облаков
Нас опускает в землю».
«Здесь даже любовь фальшива…
А жизнь – затяжная смерть».
«Не видно ни лучика света –
Жизнь словно туннель кольцевой».
«Жизнь есть распад. Она сродни
Урану. И народы
В ней распадаются на дни,
На месяцы и годы».
«Жизнь – пробел, и смерть – пробел.
Траур чёрной ленты».
Пожалуй, трудно найти в современной поэзии другой пример автора, в чьих строках смерть так безраздельно торжествует над жизнью. Печальное зрелище, увы, характерное для некрофила.
Впрочем, есть в вышеназванных книгах Бориса Орлова и попытки увидеть мир в живых, светлых тонах. Однако тленное настолько сильно доминирует над вечным, что сам автор вынужден признать:
«Темно – заходит ум за разум,
Когда о вечном говорю».
Думается, ум за разум у автора заходит не только при разговоре о нетленном. Борис Орлов частенько немотивированно разражается многоэтажной бранью, о которой сам кокетливо пишет:
«Грубоват немного? Ну и что же…
Я пришёл на землю в свой черёд.
И моя обветренная кожа
для обложки книги подойдёт».
Здесь необходимо дать отповедь зарвавшемуся стихоплету: подобная игра слов кощунственна, пока в памяти людской жива Ильза Кох с ее бухенвальдскими абажурами из человеческой кожи. Так что автор не «грубоват немного», а напрочь бессовестен и беспамятен.
Данное кощунство – далеко не единственное в «творчестве» Бориса Орлова. Вот как он рассуждает на свою «любимую» тему могильно-загробного существования:
«Мы сыграем в могилах с потомками в кости:
Жизнь – игра, но и гибель – игра».
Другой образчик неуважения к жизни и к смерти гласит:
«Откроешь газ на кухне – долго труп смердит,
За слабость каждый дорого заплатит.
Конечно, можно задохнуться до смерти,
Но только… поцелуем на кровати».
Наконец, лукаво и беспардонно ставится, по существу, знак равенства между безвестными героями, защитившими Отечество, и подвально-чердачными бомжами:
«Родина. Заброшенные хаты.
Воровство. И подлые ножи.
Гибли неизвестные солдаты,
Гибнут неизвестные бомжи».
Язык не поворачивается назвать стихами эти отнюдь не безобидные литпобрякушки нынешнего председателя когда-то ведущей писательской организации культурной столицы России! Очевидно, что Б. Орлов как руководитель не несет никакой моральной или исторической ответственности за вверенных ему писателей, за их творческую судьбу и социальную миссию. Перед нами не только «певец Бахуса и ануса» (так назвал его Г. Волноходец), но и популяризатор плевков, грязи, вони и прочих мерзостей. Диву даешься – неужели так оскудела наша поэтическая культура, коль она представлена стихами, от которых душа не рвётся в заоблачные выси прекрасного мира, а покрывается черной коростой и замирает от «ужастиков»?!
Понятное дело, «любой безумец не видит своего безумия», а посему Б. Орлов оценивает свое «творчество» как проявление высочайшего интеллекта, богоизбранности. Не верите? Тогда внимайте его авторскому голосу:
«Незрячий скиталец и гость,
Освоивший божью дуду.
Поэзия – белая трость,
С которой по небу иду…»
Так-то вот! Божью дуду освоил богохульник. Хождение по воде – устаревший примитив, наш герой по небу шастает!..
«Улыбаюсь кошкам и собакам,
Как себя, люблю простых людей».
Заслуживает восхищения, как сильно автор любит простых людей! Страшно подумать, с какой непревзойденной мощью он любит непростых…
«Я вечностью заполнен на две трети,
И лишь на треть во мне мерцает жизнь».
Есть еще резерв – и на том спасибо. А какая именно жизнь «мерцает» в Борисе Орлове, читатели ранее узнали из этой статьи.
«На колени встал. Святая Дева –
Предо мною…»
Однако, какова субординация – не Борис Орлов перед Святой Девой, а наоборот! То ли мания величия мучает автора, то ли он знает что-то такое, о чем простой смертный даже и не догадывается… Оттого и заявляет безапелляционно:
«На Руси ни Яхве, ни Аллаху,
Как Свечу, не погасить меня».
А вот еще одно удивительное утверждение:
«Тихо положили в гроб господень
Моего отца – фронтовика».
Так и хочется спросить автора: «Сам-то ты кто будешь, Борис Александрович, уж не Внук ли Божий? Али примитивный самозванец? Ведь в Гроб Господень положили Иисуса – перед Его воскрешением». Хотя вряд ли Б. Орлов опустится до того, чтобы отвечать черни – с его-то непостижимых высот!..
Дальше приводим цитаты без комментариев, автор достаточно явно саморазоблачает себя:
«Устав от догм и от полемик,
как в губку, в ум вобрав века,
я пробиваюсь через время,
как солнце через облака».
«Своё лицо несу, как будто факел –
Пылает вдохновения огонь».
«И я стою, взяв небо на ладонь.
И словно нимб, поэзии огонь
Вокруг чела…»
«Возле неба скрипят ступени,
Слышу ангелов наяву».
«Грехи я ношу, как вериги,
Уйдя из-под отчего крова.
Мои стихотворные книги –
Евангелие от Орлова».
Собственно, последняя строфа в полной мере раскрывает диагноз… простите, поэтическую самооценку Бориса Орлова. Он не просто литературный некрофил, он некрофил самоупоенный, плюющий на чужое творчество и презирающий окружающих его людей высокого искусства:
«Перед нами и за нами – бездна,
Все уйдём – жалей иль не жалей.
Мне чужая жизнь не интересна,
И вполне достаточно своей».
Жаль, что Б. Орлов не способен к восприятию чужих жизней, ведь в своей-то – сплошной мрак… Горько и страшно его неприкаянной душе! Мы, православные, «в нашей сиротской доле» радуемся тому, что в России восстанавливаются храмы, и вера наша в царство Господне дает нам силы в борьбе с мракобесием, помогает возрождению духовной культуры. Мы сохраняем чистоту русского языка и лучшие традиции русской литературы. А у Бориса Орлова даже название книги – и то неточное, провоцирующее на грязь: «И С ВЕРОЙ ЖИТЬ». Да, конечно, и с Верой можно жить, и с Алиной, и с Ирэной… Но кому и во что верить, когда поэт подвергает свою душу самосожжению?..
Правда, Борис Орлов только разыгрывает из себя православного, а на самом деле он – клинический египтянин:
«Я потомок Рамзеса второго,
Я Рамзес девяносто второй…»
Не пора ли господину Орлову снова обратиться к психиатру? Не очевидно ли, что Борис Александрович по ошибке забрел в неведомый ему мир поэзии, где без таланта и интеллекта легко заблудиться? И не страшно ли членам вверенной ему писательской организации жить без творческого будущего, прозябать в безвестности и беспросветности под руководством потомка фараона?
Старейшая авторитетная газета «Патриот» неоднократно писала о Борисе Орлове как о позоре не только литературы, но и русской культуры в целом. Пора обезопасить поэзию от этого окололитературного бесноватого шарикова. Едва ли мы вправе оставлять последующим поколениям подобного серого карлика на белоснежном поле равнодушной ко всему бумаги. Она, испачканная его никчемными псевдолитературными этюдами, того гляди, свернется в иссохшие листики и беззвучно распадется во времени и в пространстве.
Несколько штрихов дополнят портрет нашего героя: Орлов Борис Александрович, 1955 года рождения.
С 1977 года по 1981 год находился на службе в Военно-Морском Флоте – столько, сколько служат матросы срочной службы; служить Родине не хотел, слал письма авторитетному поэту Всеволоду Азарову с жалобами, что его обижают, недооценивают – и плачи «боевого офицера» принесли свои плоды.
В 1981 году Б. Орлов назначен начальником отдела в Военно-Морском музее – на должность, которую в большинстве музеев мира занимают женщины, притом гражданские, не имеющие никакого отношения к военной службе.
В 1985 году заочно окончил Литературный институт им. А.М. Горького. (Ни в одной стране мира вузов, где готовили бы писателей, не существует. Это – изобретение руководителей советского государства, рассчитанное на то, чтобы писатели обслуживали интересы КПСС. При этом ни один высокопоставленный руководитель партии и государства не направил сына или дочь в Литинститут.)
После окончания Литературного института Б. Орлов стал крыть пятиэтажным матом направо и налево, говорить напористо-бессвязно – и заслужил право называться главным редактором «морского горчичника»… в смысле, «Морской газеты». Боевым офицером здесь никогда не пахло. Именно в бытность руководства газетой капитаном 1 ранга Б. Орловым ее оштрафовали на полмиллиона рублей. А спустя некоторое время и сам потомок Рамзеса второго ушел в отставку…
Но вот питерским писателям фараоновский отпрыск пришелся ко двору, и они выбрали Б. Орлова своим предводителем – видимо, чтобы на мрачном фоне последнего выглядеть суперменами. А может, для того, чтобы навлечь на организацию максимум проблем и позора…
Орлов, или Горлов, как его величают писатели, «помешан», помимо всего прочего, на военной форме: грязную, засаленную, дурно пахнущую – он носит ее на себе днем и ночью. Помнится, Б. Орлов однажды заявился в Российское издательство «Культура» выпрашивать каталожные знаки для своей очередной книги, которую он хотел выдвинуть на литературную премию. «Ой, до чего ж ему военная форма не идет, – в один голос воскликнули сотрудницы издательства. – А фигура-то у него как у женщины. Да и пишет он безобразно…» Действительно, стыдно лицезреть это чванливое, «по-бабски» орущее существо, выдающее себя за боевого офицера, из которого прут необоснованные амбиции, ложь и беспорядочный мат.
Прошли годы – и «достоинства» Бориса Орлова проступили еще отчетливее, его организация гибнет, а он с победоносным видом ходит повсюду и словно напевает: «Танцуй, Россия, и плачь, Европа, а у меня самая, самая, самая красивая попа!» И куда же он идет-то? Куда путь держит? А в то место, о котором поет, в ту самую, самую, самую…
Конечно, вменяемые писатели могут утешать себя мыслями о своем нравственном и умственном превосходстве над «юродивым», у которого
«Слова во рту сгорают, как дрова,
Подогревая в голове крамолу».
Или надеяться на то, что «леший побузит и перестанет», или даже получать удовольствие от общения с «убогим», поскольку, говоря его собственными словами:
«Разговор – и вкривь и вкось! – рвется, будто нить.
С сумасшедшими людьми любо говорить».
Можно было бы пожалеть Бориса Орлова, если бы не та власть над писательскими судьбами, которой его наделили недальновидные собратья по перу и несчастью. За годы орловского «правления» стало ясно: пережидать и отмалчиваться бессмысленно, обладатель «красивой попы» ниоткуда по доброй воле не уйдет. Более того, его давнишние строки нынче звучат вызывающе-современно:
«Все грешат, забывая о рае:
Им бы баб, табаку да вина.
Никуда уходить не желаю!
Да идите-ка сами вы на…»
Воистину: мертвый хватает живого! А что Борису Орлову еще делать-то? Ведь он, по сути, никем не стал – ни военным, ни литератором, ни функционером. Высшая планка его карьерного роста – председатель невежества и круговой поруки. Пожелаем же Б. Орлову понапрасну не возвеличивать собственную персону до уровня поэта и руководителя, а оставаться самим собой – вплоть до полного выздоровления.
Член-корреспондент Российской Академии медико-технических наук,
доктор философии, профессор истории литературы
Е.П. РАЕВСКИЙ
Рецензент – доктор наук (философии, медицины), профессор
С.Б. СУПРАНЮК
ЛИТЕРАТУРА
[1] Фромм Э. Анатомия человеческой деструктивности.– М.: Директ-Медиа, 2007.
[2] Журнал «Вопросы философии», 1991, № 9.
[3] Конфликтология / Под ред. А.С. Карлина.– СПб.: Лань, 1999.